Пастух и бараны: социально-политический очерк

Сентябрьская ночь выдалась на редкость спокойной. Бараны спали на новой мягкой подстилке из ржаной соломы, а, проснувшись, уставились друг на друга стеклянными глазами: Ты, кто? – как бы вопрошали они. Пытаясь найти ответ на этот вопрос, они медленно погружались в прострацию. И именно в это время начинала блеять старая больная овца: «Какой же хороший у нас пастух. Пожалуй, лучше нашего пастуха нет пастуха на всём белом свете. Если бы у нас не было такого пастуха, то разве мы бы спали сегодня на мягкой ржаной соломе, ели бы вечером вкусный овёс, гуляли бы в солнечную погоду на бескрайних лугах?». Этими словами старая больная овца, считавшаяся самой умной в отаре, как бы давала понять другим баранам, что совсем не важно кто рядом, главное есть тот, кто беззаветно вас любит, что каждый новый день с пастухом – это частица счастья, брошенная в копилку жизни – «Разве можно о чём-то мечтать, когда уже всё есть? От добра добра не ищут».

Но не все бараны слушали старую овцу. Часть баранов, задумываясь о «главном», погружалась в дрёму; часть – отрыгнув из рубца вечернюю пищу, продолжила её пережёвывать; а часть, особенно молодые овечки, находящиеся на своей «волне», улавливая отдельные слова старой овцы, только укреплялись во мнении, что не они для пастуха, а он для них, и обязан делать для молодых «принцесс», то, что делает – кормить, поить, чесать за ушком и нежно поглаживать по спине, убирать овчарню. Если бы мы не были такими стройными красотками с густой мягкой шерстью, то делал бы для нас пастух то, что делает сейчас? – задавились они вопросом с уже известным для себя ответом.

Как только старая больная овца заканчивала свой монолог, отара как по щелчку пальцев просыпалась. Бараны и овечки начинали подниматься на ноги и, не редко, наступая на грузлые тела «сородичей», направлялись к корыту с остатками вечернего овса. Корма всем не хватало, поэтому вновь пришедшие начинали громко блеять. К ним, постепенно, подключались и первопришедшие, поднявшие себе аппетит несколькими десятками зёрен, подцепленными языками из расщелин растрескавшегося деревянного корыта. Блеяние становилось настолько сильным, что казалось его смогут услышать даже те бараны, которых пастух куда-то уводил по праздникам, и их больше никто из отары не видел. Но блеяние баранов только приводило к появлению пастуха, который, ругаясь, насыпал в корыто несколько вёдер сухого корма.

Подойдя к корыту, бараны тут же принимались есть овёс. Их не интересовало его качество, на чьих полях он выращен, какими составами обрабатывались зелёные посевы. Несмотря на то, что длина корыта была достаточной для размещения у него всех баранов, они не могли спокойно у него стоять и, толкая друг друга, пытались съесть овёс, находящийся перед мордой рядом стоящего. Возникала анекдотическая ситуация из серии «хорошо там, где нас нет»?

После утреннего кормления, пастух выводил баранов на луг, и они могли вдоволь наесться зелёной сочной травы. Но сказать, что свободный выпас для них был верхом блаженства, скорее, тоже нельзя. Конфликты между баранами возникали на пустом месте, например, столкнувшись нос к носу, овцы таращили друг на друга зелёные стеклянные глаза и громко блеяли, требуя уступить дорогу; а бараны – до крови разбивали себе лбы, демонстрируя мужество и силу. Пастух, не редко, наблюдал за этим зрелищем, но не вмешивался. Лишь иногда он давал команду двум пастушьим псам, разогнать глупых животных.

В этот осенний день на улице моросил дождик, а солнцу нечасто удавалось пробиться лучиками из-за густых облаков. День обещал быть дождливым, поэтому пастух решил не вести баранов на луг, а заняться их стрижкой. Возможно, это решение он принял ещё вчера, сменив баранам подстилку. К тому же, скоро зима и бараны должны успеть обрасти шерстью перед первыми заморозками.

Для баранов стрижка была принеприятнейшей процедурой, но у пастуха во время стрижки баранов неистово загорались глаза. Если он в обычное время даже гладил баранов и что-то им шептал на ухо, то во время стрижки обращался с ними бесцеремонно – грубо помещал их в небольшой загончик и большими лично точенными острыми ножницами старательно отрезал куску мягкой шерсти, которой так гордились молодые овечки. Этой участи не могла избежать даже старая больная овца, которой в овчарне позволялось очень многое. Состригал шерсти пастух столько сколько считал нужным не потому что бараны не понимают человеческого языка и спрашивать у них что-либо бессмысленно, а потому что так сложилось с древних времён. Да и сами бараны даже не задумывался над тем, чтобы изменить «принятый всеми» порядок вещей и, как минимум, самим начать решать сколько шерсти и какого качества нужно дать пастуху за его заботу. Они могли лишь требовать сменить пастуха, если тот не подкладывал под их брюхо свежую солому, да не наливал в поилку свежей воды. Хотя с соломой я поторопился. Мысли о том, что их держат ради шерсти и мяса у баранов не возникало, так как им с раннего детства говорили, что всё лучшее … Дети только подросли, не утратив инфантильность.

После того, как пастух заканчивал стрижку баранов, он давал им почти в полтора раза овса больше обычного, что приводило животных в неимоверный восторг. Даже молодые овечки, глядя на свои наголо стриженные зады, начинали боготворить пастуха. Чтобы с нами было, – задавались они этим вопросом, если бы мы после стрижки не получили столько вкусного овса?